Чужаки

"Чужаки" Общество к ним равнодушно. В школе им трудно. «Чужаки», - говорят о них. Лохматые, грязные, в засаленной одежде они выпадают из общего фона. Учатся плохо, уроки не готовят, прогуливают. Учителя от таких плачут, страдают. Но ничего поделать не могут. Освобождённые от чувства собственного достоинства, они чувствуют себя героями. И попадают туда, куда они попадают: на нары, за решетку и т.д. О них часто можно услышать: «…почтовые ящики подожгли, сигареты курят, лифты ломают, катаются часами, жгут огонь на крыше, расшатали телеантенну, засунули кошку в мусоропровод, и она мяукала там до утра…». Они – дети. Не на сказках растут эти дети – на матерных словах. Их часто можно увидеть, как они выгуливают своих младших и опекают их, а ещё и «работают», достают копеечку. Внезапно захочется поесть, или еще чего-нибудь пристойного, но не слишком. - Любите детвору? – спрашиваю я, протягивая руку каждому, чтобы они почувствовали мою искренность. - А как же! – удивляется Андрей. – Это ж наша кровь. Когда мамка загуляет, мы им и кашку готовим. Мы – папины помощники. А мама у нас пропащая, она – гулящая.

- Нельзя так о маме говорить, помимо воли делаю я педагогические замечания. – И вообще о женщинах нельзя так говорить…
- А ей можно? Мать называется… Убегает из дома на два дня, а иногда бывает и на неделю. Только она за порог, мы за ней – «Мам, ты куда?» А она выходит, прячется от нас, с окна оглядывая все кругом, проверяет, свободен ли путь, и если не удалось сбежать – только плюет от отчаяния и возвращается к нам, как побитая. Но бывает, не смотря не на что, всё равно сбежит. А мы на хозяйстве: нужно младших накормить, еще и денег заработать. Мы собой гордимся, часто бывает так, что в доме ни копейки, а у нас есть! Тогда папа говорит: «Ну, молодцы! Идите за хлебом и молоком!»

- А откуда у вас деньги? Только говорите правду, - пытаюсь поговорить с ним «по-дружески», «по-партнерски».

- Крадем, просим, работаем где угодно! А ты думаешь, мы одни такие? Подумаешь! А что нам делать? Вот, например, уголь друзья принесли, который сами раздобыли, пошли продавать, хозяева пока вышли, брат заглянул в сарайчик – а там куча железа «не так лежит», погрузил на санки, и повез в пункт. В это время я продал 2 ведра «черного золота». Правда, в долг. Бабка сильно просила – денег нема – пенсию еще не принесли. Так я их понимаю – сами такие же. Да эти то люди порядочные. Мы им доверяем. Они всегда отдают. Часто бывает и такое. Что мы отдаем товар бартером. (Удивляюсь, что мой собеседник знает такие слова). Ты не знаешь, что такое бартер? Странно! (Смеется, самооценка парня явно вырастает). Ну, это, когда мы отдаем свой товар не за деньги, а за самогон, какую-нибудь еду, сигареты и т.д. Лишнее продаем. Вот тебе и бартер. Теперь понятно?

- Подрастем, - утверждает младший брат, - и больше не будем красть и попрошайничать. На работу устроимся и все. А иначе как нам выжить? Отец один работает, такую большую семью самому не вытянуть, тем более, что вся зарплата на самогон идет. Одежду, обувь- мусор всякий – люди дают.

- Ну а если в школе узнают о том, что вы можете красть и попрошайничать? – настаиваю я, уже чувствуя откровенный разговор. – Стыдно же будет?

- Так они знают! Знают! К нам уже мент приходил. Та ненавидим мы эту школу, - очень серьезно и по-деловому высказался Николай за себя и за брата. Хоть бы ее вообще не было. Чему нас там учат? Вы думаете там только к нам такое отношение? Нет, даже к нормальным, не таким, как мы… А про нас нечего и говорить. Нас учителя за людей не считают. Но мы на это не обращаем внимания. Привыкли. Однажды подошел к учительнице, хотел посоветоваться, проблема во мне была. Подошел, как к матери. А она на меня как начала орать, мораль читать, обзывать.

Я заткнулся и залился слезами. С тех пор не верю взрослым, а тем более учителям. Я не жалею себя, жалею их. Как мало они в жизни понимают! Я научился улыбаться даже тогда, когда мне больно! Все, что сегодня происходит, это мой личный выбор, моя жизнь – это приключение! Я много чего понял. Например, «убожество» - это я. А ещё знаешь, … люди уважают и любят только тех, кому хорошо… А таких, как мы – неудачников…ненавидят.

Я еле сдерживала слезы. Он извинился и протянул свой носовой платок (!), чтоб я вытерла свой нос! «Нет, ты ошибаешься! Я не согласна! Вот я с тобой разговариваю, слушаю тебя, уважаю и … значит, люблю… Люблю, как ребёнка.» - возражаю я. Он удивился: «Это не любовь, это жалость! А жалостью жить нельзя.» И дальше: «Ты знаешь, мне все чаще кажется, что люди постепенно превращаются в оборотней, если долго не слышат добрых слов. Но они в этом не виноваты. Так, как и моя мама. Я тебе честно скажу, только ты не плачь, я молю Бога за нее. И он тихонечко начал: «Отче наш, пусть светится Имя Твое! Пусть придет Царствие Твое! Пусть будет Воля Твоя! Господи, ну куда она побежала? Верни ее детям! Господи! Сделай так, чтоб мы не страдали! Если можно, Господи! Как и ты, Отче, я готов страдать… я готов страдать, только чтоб наша мама и мои младшие не отчаялись вовсе, Господи, ты же все видишь…Кажется я плачу, Ты меня прости, это я не про себя… Господи, ты меня слышишь? Помоги нам!»

Его трусило от огромной эмоциональной напряжённости и постепенно охватывал стыд за свои невеселые мысли, духовную слабость. «Что делать, когда пусто?» - внезапно спросил он. И я что-то говорила, только чтобы не молчать, потому что та тишина была слишком невыносима для нас обоих. Я рассказывала о морали, о вере, надежде, любви… о себе, о людях. Мне очень хотелось заполнить его душу теплом, приятными мыслями. Я видела, что мой разговор казался ему слаще меда. Казалось, что мой знакомый стоял на перекрестке дорог, на котором человек останавливается для того, чтобы сделать свой окончательный выбор в жизни.

Сквозь слёзы мы смотрели друг на друга и улыбались, как вежливые олигофрены. Я была готова молиться вместе с ним, если бы это что-то изменило. Но почему-то я осознала полную никчемность своего присутствия. Медленно угасал долгий холодный день, и сумерки вползали в душу, как неизбежность.

Татьяна Михайлова

Проект финансируется Европейским Союзом